Что такое русский язык? Прежде всего, это язык, обычно употребляемый в речи образованных классов, в правительственных учреждениях Русского государства, обработанный литераторами и учеными русскими, изучаемый в русских школах, - то есть, с одной стороны, язык общерусский, разговорный, с другой - русский государственный и литературный. Такой язык имеет своим идеалом единство, достигаемое до известной степени путем школы, по крайней мере в книге, но всегда страдающее невольным отступлением в живой речи. Эти последние объясняются тем, что - русскиц язык - должен быть понимаем и в другом смысле, а именно как живой язык многомиллионного как исконно русского, так и усвоившего себе его путем восприятия русской культуры инородческого населения. Этот живой язык в своей внешней форме (то есть в звуках, формах склонения и спряжения) и в словаре тем более разнообразится, чем менее носители его подвержены влиянию русского литературного и государственного языка, чем менее они грамотны. Этот живой язык слышится и произносится на огромном пространстве бывшего Русского государства, в Европе и Азии, и за его пределами - в Восточной Галиции, Северо-Восточной Венгрии и Северной Буковине, местами сплошь (в особенности в Центральной России, в бассейнах верхней Волги, Оки, Дона, Днепра), местами рядом или среди иноязычного населения, лишь частью воспринимающего кроме своей родной и русскую областную или государственную речь (в особенности в Сибири, северо-восточных, восточных и северо-западных губерниях Европейской России, в Бессарабии, на Кавказе, в Крыму и в Средней Азии). Согласно тоько что сказанному, этот слышимый на большом пространстве живой русский язык неграмотного или полуграмотного населения естественно, как и всякий живой язык, распадается на множество говоров, которые по большему или меньшему сходству между собою могут быть объединяемы в группы, называемые обычно наречиями и поднаречиями. Таким образом. язык мы делим на наречия, наречия - на поднаречия, поднаречия - на говоры.
Необходимо заметить, что как русский народ вместе с болгарами, сербами, словенцами, чехами, словаками, поляками, кашубами и ужичанами составляют одну группу народов славянских, так и русский язык вместе с языками указанных народов входит в большую группу языков славянских. Сходство славянских языков между собою тем большее, чем более в глубь веков проникает наше исследование их, а в особенности отношение их к языку древнецерковнославянскому (старославянскому) как древнейшему письменному свидетелю славянской речи, дало право исследователям сделать вывод об общем происхождении всех этих языков из одного общего языка-предка, называемого нами языком праславянским (по немецкой терминологии - Urslavsche Sprache, по французской - Langue slave commune). Можно думать, что такой общеславянский, еще не распавшийся, лишь с незначительными диалектическими вариациями язык слышался на небольшом пространстве где-нибудь в пределах нынешней Западной России приблизительно около двух тысяч лет тому назад.
Но не следует обольщаться мыслью, что общее происхождение языков свидетельствует всегда об общности происхождения народов: в истории немало примеров восприятия народами чужих языков - то победителей, то побежденных, вообще, языков более культурных соседей. Мы знаем, что древние галлы приняли язык римских колонистов, а романизованные галлы, в свою очередь, передали свой романский язык покорившим их франкам германского племени, причем и воспринимающий народ оставляет известные следы своего прежнего языка то в произношении, то в формах, то в словаре.
В славянском мире наиболее яркий пример такого восприятия неславянами славянского языка покоренными ими и частью смешавшегося с ним славянского населения представляют болгары, по происхождению тюрки, остатки которых известны в русской истории дотатарского периода по берегам Волги близ впадения Камы, Восточные (русские) славяне путем колонизации распространили свой язык среди финских инородцев, некогда сплошными массами населявших северо-восток, а в более древнее время и центр нынешней Европейской России.
С другой стороны, масса славянского населения онемечилась, приняв немецкий язык по нижнему течению Эльбы и по берегам Балтийского моря, а также в нынешней Каринтии и Штирии, значительная часть омодьярилась в Юго-Западной Венгрии (древней Паннонии IX века). Однако, прививая свой язык славянам, и немцы, и особенно мадьяры (венгры) заимствовали немало слов славянских. То же надо сказать и о румынах - потомках римских колонистов в Дакии и Македонии.
Возвращаясь к вопросу о древнейших судьбах русского народа и русского языка, мы прежде всего должны указать, что уже в первые века нашей эры началось распадение единого славянского народа и праславянского языка. Минуя все гадательные предположения академика Шахматова о первой, более северной, прибалтийской, и второй, привислинской прародинах славян, мы можем считать несомненным, что в VI веке по Р.Х. не только не было славянского единства, но что славяне уже успели осесть приблизительно в тех же местах, где застает их история в IX веке, когда все они уже выступают под своими особыми именами. Византийский писатель VI века Прокопий говорит о словенах, перешедших за Дунай на Балканский полуостров, и об антах, их восточных соседях. В последних, сидевших, по словам Прокопия, к северу от гуннских племен, занимавших в VI веке берега Азовского и Черного морей, мы вслед за Шахматовым согласны признать предков русских, восточных славян, которые сидели до своего разделения в местностях нынешней Волынской и северной части Киевской губернии. Здесь в бассейнах реки Тетерева, Припяти и по правому берегу среднего течения Днепра - до Южного Буга, мы можем предположить колыбель русского племени, откуда оно расселялось в виде отдельных племен, названия которых сохранены русской летописью, дающей ясное свидетельство, что уже в IX веке было не одно, а несколько русских племен на довольно значительном пространстве. Эти племена: поляне - по правому берегу среднего течения Днепра (в нынешней Киевской губернии); древляне (или дерева) - к северо-западу от них, в северной части Киевской и, может быть, в смежных частях нынешних Минской и Волынской губерний; дреговичи - в нынешней Минской, между реками Припятью и Двиною; кривичи - по верховьям Двины, Волги и Днепра; еще севернее, по Волхову и озеру Ильмень, словене. По левую сторону Днепра летописец называет север (северян) - по Десне, Суле и Семи (в нынешней Черниговской и Полтавской губерниях); радимичей - между Днепром и Сожем (в Могиевской губернии); вятичей - по среднему течению Оки; справа от Днепра - дулебов и бужан - по Южному Бугу; а уличей и тиверцев - в самых южных пределах, между устьями Днестра и Южного Буга. Как бы ни были незначительны различия в языке этих племен, несоменно, что на столь значительном пространстве уже тогда существовало множество говоров, которые различались оттенками произношения гласных и согласных (на севере было смешение ц и ч, произношение г как латинского g, на юге рано произносилось h ). Но не эти различия обусловили позднейшее разделение русского языка на три или четыре наречия. Можно сказать, что по XI столетие существовал единый общерусский праязык с незначительными диалектическими вариациями.
В X столетии на Русь (сначала в Киев, а потом в Новгород) проникает с юга славянского письменность, возникшая в IX веке трудами братьев Константина и Мефодия на языке южномакедонских славян, причисляемых по лингвистическим признакам к славянам болгарским. Русский язык в то же время уже вполне обособился от южнославянских и западнославянских языков, хотя различия не были еще столь значительными, чтобы затруднять понимание среди грамотных русских южнославянского текста, читавшегося ими, впрочем, согласно со звуками своего языка. Это видно из того, что уже в древнейших письменных памятниках, переписанных русскими, мы видим проявления почти всех важнейших отличий звуков и форм, составляющих вместе тип русского языка. Эти признаки до XII столетия являются общими для памятников и русского севера, и русского юга. Академик Шахматов (Введение в курс истории русского языка, с.15-16) указывал двенадцать таких признаков, общих русскому югу и северу. В числе этих признаков есть общие с особенностями некоторых южных и западных славянских языков; следовательно, они сами по себе, без других, не характерны, но важны именно совокупность этих признаков, ни в одном из южных и западных славянских языков не наблюдаемая, и присутствие в числе их таких, которые нигде, кроме русского языка, не известны.
Упомяну сначала признаки, общие с языками южнославянскими. Таковы:
1) изменение сочетаний dl, tl в l (вели из вед-ли, плели из плед-ли и т.п. - согласно с таким же изменением в языках староцерковнославянским, болгарском, сербском и словенском, отлично от польских и чешских wiedli, vedli, pletli, и т.п.);
2) сочетаний pj, bj, vj, mj в pl’, bl’, vl’, ml’ (люблю, земля, купля - согласно с языками сербским и словенским и наиболее древними памятниками старославянскими);
3) звуки ч и ж из смягченных т и д (хочу, свеча, одежда, межа - частию тождественно со словенским, имеющим в тех же словах ч , а по шипящему элементу сходно и со старославянскими свћшта, межда и с сербскими мягкими чь, джь, имеющими особые буквы в сербской графике; отлично от свистящих с и dz, z в польском и чешском: svieca, miedza, meze);
4) звуки ч из кть (ночь, печь и т.п.) - согласно с таким же ч у словенцев и сходно с соответствующим сербским произношением чь(ть) и старославянским и болгарским: ношть, пешть (польское и чешское пос, ріес);
5) как признак, сходный с разными и южно-, и западно-славянскими языками, следует назвать переход носовых о в у, е в а(я): рука, дуб, мука - согласно с таким же у в языках сербском, чешском: лужицких (сяду, пть, мясо) сходно по крайней мере с чешским то е, то а - в piet(петь), paty, maso, но в польском сохранилось носовое произношение (пенць, пёнты, менсо);
6) не особенно характерно цв и зв в словах цвЂтъ, звЂзда - согласно со старославянским, сербским и словенским языками, в отличие от польских и чешских kv, gv, hv в kwiat kwiet, gwiazda, hviezda, так как и в русских говорах находим и кв: в малорусском квітка и в великорусском квЂлить.
Признаки, общие с языками западнославянскими (польским и чешским):
7) переход or, ol перед согласными в начале слов в ro, lo в тех же словах, что и в западнославянских языках (лодья, лодька, локъть, ролья, розница, ровный; ср. польские и чешские lo, ro в тех же словах отлично от старославянскких и сербских ла, ра и т.п.);
8) переход носового Ђ, которому в старославянском соответствует юс малый, в Ђ чистое - согласно с древнепольским (родительный падеж единственного числа: дЂевицЂ, душЂ, винительный падеж множественного числа: мужЂ, конЂ, ср. древнепольский род. п.ед.ч.: winnice и новопольский вин.п.мн.ч.: коніе).
Признаки специально русские:
9) переход начального е в о (озеро, олень, один; ср. старославянские езеро, елень, сербские jeзеро, jeолень, jeдин, польские jezero, jezjoro, jeden);
10) изменение е и ь перед л в конце слога в о и ъ ( прарусское *молко из *мелко, вълкъ из вьлкъ, откуда далее древнерусские формы молоко, вълкъ и новорусские молоко, волкъ, молчать из мълчати и т.п., при млЂко в старославянском, mleko в польском, чешском и др., влькъ в старославянском, wilk? milczy в польском);
11) полногласие (городъ - из праславянского *гордъ, морозъ из *morsъ, берегъ из *bergъ, береза из berza, голова, желобъ, человекъ и др.; ср. старославянские градъ, мразъ, брегъ, глава, чловЂк; сербские град, мраз; чешские hrad, mraz; польские grod, mroz, gnowa, zlob, czlowiek) - признак, самый характерный для всего русского языка;
12) смягчение полумягких согласных перед гласными переднего ряда: е, и, я (несу, тихо, сяду) - произносилось во всем древнерусском языке со вполне мягкими н, т, с, как нынешних наречиях великорусском и белорусском.
Можно было бы указать еще другие признаки, общие издревле и русскому северу, и русскому югу (например, исконную мягкость шипящих, ц и тех з и с, которые получались на славянской почве из г и х, каковы з и с в князь, весь; исконную склонность ъ к о, а ь к е, так что число их значительно больше двенадцати, но довольно и указанных для доказательства единства русского языка для времени до XII века.
В настоящее время русский живой язык делится на наречия великорусское и малорусское (Названия эти простому народу неизвестны и употребляются только образованными людьми (см.: А.И. Соболевский. Русский язык как этнографическое целое. Харьков, 1907. С.11)), причем в среде великорусского наречия, обнимающего губернии северные - в бассейнах великих озер, Северной Двины, верхней Волги и Камы, губернии центральные в бассейнах правых притоков Волги и юго-восточные в бассейнах Дона, средней и нижней Волги, а также в Сибири, различаются поднаречия северновеликорусское и южновеликорусское. Первое характеризуется большей устойчивостью древнего вокализма (сохранение звука о без ударения, например произношением вода, жона, сёло, милой и т.п., почему наречие это называют окающим; сохранение произношения древнего ђ отлично от древнего е), а в консонантизме - произношением звука g в словах городъ, нога и т.п.; обычно твердым т в окончаниях глаголов 3-го лица единственного и множественного числа настоящего времени и диалектическим смешением ц и ч (с XI столетия). Второе отличается сильно изменившимся вокализмом под влиянием неударяемости: произношением с XIV века а, я в словах, которые мы пишем традиционно с буквами о, е, например: вада, жана, сяло, бяру; сохранением мягкого т в окончаниях глаголов 3-го лица единственного и множественного числа настоящего времени (бяруть); очень древним (с Х века) произношением h вместо g: hалава (= голова), наhа и т.п.
Между северным, распространенным в губерниях Новгородской, Олонецкой, Архангельской, Вологодской, Ярославской, Костромской, Вятской, северных частях Псковской, Московской, Владимирской и большей части Поволжья и Сибири (см. границы на Диалектической карте русского языка, изданной в 1916 году московской Диалектологической комиссией), и южным, слышимым в губерниях Тульской, Рязанской, Орловской, Тамбовской и большей части Калужской, Воронежской, Курской, земли Войска Донского, частью в южной части Пензенской и западной части Саратовской, следует отметить как переходную средневеликорусскую полосу, центром которой является Москва и прилегающие к ней с юга уезды Московской губернии. Эта средняя полоса по вокализму ближе к южновеликорусскому, по консонантизму - к северновеликорусскому; здесь именно то умеренное аканье при сохранении произношения g в словах город, гора и т.п. и твердом т в окончаниях глаголов 3-го лица единственного и множественного числа настоящего времени, которыми отличается обычное произношение общерусского языка.
Чем же обусловлено отнесение всех этих поднаречий и говоров к наречию великорусскому? Всем этим говорам свойственны следующие подновления в звуках и формах, неизвестные древнерусскому языку и другим русским наречиям, объединившие со времени слияния в одном Московском государстве два ранее совершенно различные между собой наречия - севернорусское (говоры потомков древних кривичей и ильменских словен) и восточнорусское (говоры вятичей и, может быть, некоторых северян):
1) о из древнего ы, е из і в положении перед й (і), я (йа), е(йе), ю (дорогой, молодой, мою, крою, шея из древнерусских другый, молодый, мыю, крыю, шия), что явилось не ранее XV столетия;
2) крови, креста из кръви, крьста;
3) k, g (или h), х в формах склонения и спряжения вместо древних ц, з, с (рукђ, ногђ, сохђ, пеки, стереги и т.п.), явившееся с XI по XV столетие;
4) утрата форм звательного падежа в севернорусском наречии (с XIII века);
5) замена форм именительно-винительного падежа единственного и множественного числа (два берега, две руки, два кольца золотых) в московских грамотах с XIV столетия;
6) именительно-винительный падеж множественного числа мужского рода в словах с изменчивым ударением на а (берега, бока, города, глаза, рога), появившийся в словах с парным значением (рога) и в собирательных (господа) очень давно, но не существовавший во многих словах даже в московском языке XVII века (в Уложении царя Алексея Михайловича 1649 года городы), а у некоторых писателей даже в XIX веке (у Гоголя обычно домы). К этому следует прибавить некоторую, отличную от других наречий, общность словаря: частица если; слова изба (от древнерусского истьба), пахать вместо орать, соха, лошадь (из татарского алоша) вместо конь. Если мы обратим внимание на все эти типичные черты, ставшие достоянием и общерусского, и русского литературного языка, то убедимся, что оба великорусских поднаречия связаны между собою не древними, а новыми (явившимися частью не ранее XII - XIV столетий, частью гораздо позднее) особенностями и что, наоборот, некоторые местные черты говоров гораздо древнее: древнее произношение ђ в некоторых северных говорах, древнее смешение ц и ч (с XI века), южнорусское h, сходное с произношением (вместо g) в белорусском и малорусском, может быть, уже с Х века, так как Константин Порфирогенет передает старославянское прагъ в произношении южнорусов через прах; очень древне ть в формах 3-го лица глаголов, ибо за него стоит вся древняя русская письменность до конца XIV века; южновеликорусское аканье мы должны признать также древнее общих великорусских черт, ибо то же аканье характеризует западнорусское наречие (белорусское), и, хотя определенные указания на это явление мы находим лишь в памятниках XIV столетия, некоторые намеки на него мы решаемся видеть уже в Смоленской грамоте 1229 года.
Белорусское наречие, обнимающее говоры губерний Минской, Могилевской, Витебской, частью Смоленской и Черниговской, отделяется от великорусских переходными полосами в южной части Псковской и Тверской губерний и юговосточных уездов Смоленской, западных Калужской и частью Орловской губернии. Характеризуется оно, кроме общих с южнорусским народным аканьем и произношением h и мягкого ть и ць в 3-м лице глаголов, частью древними чертами, общими с обоими великорусскими (сохранением разницы между между ы и и, мягким произношением согласных перед древними е и и), частью архаическими чертами, общими с малорусским (сохранением ы, и перед гласными в словах святый, мыю, разницы кров, глотка и крыви, глытать из древнерусских кръви, глътати, сохранением ц, з в форме руцђ, нозђ, сохранением форм двойственного числа и звательного падежа, древних форм повелительного наклонения несђте, несђмо, древних форм винительного падежа множественного числа на ы и т.п.), частью более новыми, общими с малорусским, каково изменение в и твердого л перед согласными и частью в конце слов в у неслоговое (произносится кроу, любоу вместо кровь, любовь; воук, шоу вместо волк, шел), частью новыми, характерно специально для белорусского, каковы отвердение всякого мягкого р (мора, вароный, гарачи вместо моря, варёный, горячий и т.п.), известное только некоторым (северным) говорам малорусским, и произношение мягких д и т как дзь и ць, известное в очень немногих говорах великорусских, но весьма характерное для польского языка, западного соседа белорусов. Заметим, что эти две черты постепенно исчезаюют в пограничных с великорусским наречием местностях.
Малорусское наречие, обнимающее губернии Киевскую, Полтавскую, Волынскую, Подольскую и большую часть Харьковской, Екатеринославской и Херсонской, южные уезды Черниговской, Курской и Воронежской, область Кубанскую и часть Донской, части губерний Гродненской и Люблинской, восточную Галицию, многие местности северной Венгрии и Буковины, отличается от прочих только двумя или тремя чертами фонетики:
1) изменением о и е в слогах закрытых, то есть оканчивающихся на согласный, вследствие утраты за ним бывших в прарусском языке гласных ь и ъ, причем в северном поднаречии малорусского о в таком положении (разумеется, не только старое о общеславянское, но и о из е после мягких согласных в таких словах, как жонка, нёс) изменились в дифтонг уо (близко к французскому оі), е в іе (французское уе, іе) и совпало, таким образом, с древним ђ; в южном поднаречии то и другое дало і, вполне смягчающее предшествующие зубные согласные, хотя в более архаических западных говорах отличаются более мягкими н и т слова нїс, тїк в значении нёс, тёк (= северномалорусское нюос, тюок), совпадая с произношением этих согласных перед древним ђ (нїмец, тїло) чем ніс, тік в значении нос, ток (= северномалоруссое нуос, туок);
2) отвердением согласных перед древними е, и (і), что вызвало в большинстве говоров (кроме карпатских) совпадение в одном среднем звуке древних и и ы: не, тебе, несу (произносится нэ, тэ), тихо, тин (из древнего тынъ), син (= сын) и сивый.
Остальные особенности звуков не типичны, ибо встречаются или в белорусском (разница между кров = кровь из древнерусского крђвь и кривавый = кровавый из древнерусского крђвавый; формы молодий, святий, старий, крию из древнерусского молодый, святый, старый, крыю; более новое в или у из твердого л: вовк, шов; произношение h вместо g и др.), или в северновеликорусском (сохранение древнерусского о без ударения вода, жона, диалектное в из л).
Древние морфологические черты (формы звательного падежа единственного числа, двойственного чтсла; окончания глаголов 1-го лица множественного числа настоящего времени; повелительное наклонение на -мо; формы личных местоимений в дательном и местном падежах; тобі, собі) также общие частью с наречием белорусским, частью с южнорусским (южнорусские и белорусские табђе, сабђ из общих древнерусскому до XIV века тобђ, собђ. Можно считать характерным образование формы будущего из инфинитива и формы глагола иму: ходитиму, носитим, заменившей древнерусские ходити имать и т.п. Кроме сохранения древнерусских черт и подновлений, встречающихся и в других наречиях, указанные выше черты малорусской фонетики по памятникам неизвестны ранее XII века, если не считать сомнительных примеров постановки буквы ы вместо и, которая может быть в сборниках Святослава 1073 и 1076 годов отнесена и на счет южнославянского оригинала этих памятников, причем главная из этих черт встречается лишь в памятниках второй половины XII века.
Таким образом, зачатки главных отличий малорусского языка появились не ранее XII века, причем ничто не препятствует предками малоруссов считать не только летописных бужан, уличей и тиверцев, но и полян, древлян и даже левобережных северян, ибо большая часть памятников второй половины XII ВЕКА (с 1164 года), имеющих указания на дифтонизацию е, (написание буквы ђ вместо е в словах камђнь, зђлье, пђщь и т.п.), честь открытия которых принадлежит академику Соболевскому, не имеет точного указания местности, где они написаны.
Мы видели, что общевеликорусский тип является еще более поздним (его сложение совершалось от XIII до XVII столетия). Едва ли не еще более поздним является окончательное образование белорусского наречия: отвердение р изредка появляются уже в памятниакх западнорусского письма XII - XIII веков (см.: Лекции по истории русского языка академика Соболевского, с. 140), но несомненные примеры этого явления в западнорусских грамотах отмечены академиком Карским (Белорусы. Т. II. C. 383) лишь с последних годов XIV столетия и часто только в актах и памятниках XV - XVI веков; дз вместо д, ц вместо т - лишь в памятниках XVI века. Предками белорусов мы должны считать древних дреговичей/ радимичей/ а в погранчных местах на севере - также кривичей, на юге - продвинувшихся до Припяти и за Припять древлян, причем потомки кривичей дали тип, переходный к великорусскому, потомки древлян переходный к малорусскому. Кроме того, не лишено вероятия и влияние вятичей, которое сказалось в общем с южновеликорусским наречием аканье, если согласиться с выводами академика Шахматова о древних поселениях вятичей на юговостоке, в бассейне Дона, и постепенном продвижении их на северо-запад, в область верхнего течения Оки и далее в область радимичей, которых летописец считает переселенцами от ляхов, то есть из области поселения польских славян.
Самые названия Великая, Малая и Белая, как и Черная (Nigra), Червонная (Rubra) Русь (Напомним, что пришедшее из Скандинавии через финнов имя Русь (Ruotsi) в древности (до XII века) приурочено было только к южной, Киевской области.), появилось не ранее XIV столетия и именовали первоначально чисто географическое значение, причем Малая Русь имела ограниченное значение Галицко-Волынской земли. Заметим, что очень рано (в Ипатьевской летописи под 1187 годом) встречается и название украина: о смерти переяславского князя Володимира Глебовича сказано, что - о нем же оукраина много постона -. Но это название имело значение лишь пограничной с областью степных кочевниов местности. Такой и было древнее Переяславское княжество, колонизованное, вероятно, северянами; а позднее так назывались окраины Московского государства в нынешних Курской и Воронежской губерниях, которые отодвигались на юг по мере продвижения сторожевых укреплений для звщиты от нападения кочевников. Хотя и название малорусский в смысле общего термина для всей области распространения этого языка, неточно, но перенесение его на более восточные местности левобережной поднепровской области по крайней мере в XVII веке (в московских грамотах) оправдывает его употребление в качестве научного термина. Что же касается термина украинский, то его можно считать применимым лишь к области южномалорусского поднаречия, и распространение его до степени общего объясняется лишь тем, что:
- южное поднаречие раньше получило художественную литературную обработку в произведениях полтавца Котляревского, харьковца Квитки-Основьяненко, уроженца южной части Киевской губернии талантливого поэта Шевченко и др.;
- с 1860-х годов в Галиции рядом со старорусским направлением началось движение так называемых народовцев, стремившееся пересадить украинскую литературу с ее новым фонетическим правописанием Кулиша в Галицию;
- это движение получило поддержку со стороны австрийского правительства, опасавшегося развития русского самоосознания у галицких малороссов, в прошлом столетии называвших себя только руськими, а язык свой руським (это видим не только у поборника принятия русского литературного языка Я.Ф. Головацкого, придерживавшегося этимологического правописания даже при издании народных песен, но и у приверженцев идеи создания литературы на чисто народном языке, как филолог Эм. Огоновский, как автор художественных повестей из быта русского православного населения Карпатских гор Осип Федькович).
Только в ХХ столетии галицкая - народная - партия откидывает старое, именно в простом галицком крестьянстве популярное имя руський и заменяет его сначала в виде прибавки к нему впереди ставившимся, а потом совершенно его вытеснившим именем український. Но, прикрываясь традициями имени поэта Шевченко, львовское ученое украинское - товарищество - совершенно не следует в создании своего научного языка традициям славного украинского поэта, писавшего непосредственным, живым языком крестьянства Приднепровского края, без тенденциозного желания отдалить его от русского литературного языка, а также и примеру таких талантливых самородков, как буковинский гуцул Осип-Юрий Федькович (Его образная поэтическая речь, близкая к народной речи нашей Малороссии, отличается, однако, кое-чем от последней в формах и словаре, но не в смысле отдаления от древнерусского источника, а в смысле приближения к нему: в образном языке Федьковича мы встречаем обороты, свойственные древнерусским летописям, например частое употребление родительного времени: одного вечера, одної днини (см. львовское издание.1902.Т.ІІ. С. 87, 95)).
Стремясь создать украинский научный язык, львовские ученые украинской партии умышленно избегают совпадений с русской научной терминологией и, порвав всякие традиции и связи с ученой, общей всей древнерусской письменности терминологией церковнославянской, предпочитает заимствовать польскую терминологию, переменив лишь польские звуки на украинские, или немецкие. Таковы: рыжничка (дифференциал) с польского roznicka; назвукъ (начальный звук слова) - с немецкого Anlaut; визвук - с немецкого Auslaut; пень буквально переведен с немецкого Stamm, между тем как в русском языке существует старое слово основа. (Об этом искусственном языке галицких ученых, малопонятном не только нашим малороссам вообще, но и тем, которые считают желательным создание малорусского литературного языка, см. в книге профессора Т.Ф. Флоринского - Малорусский язык и українсько-руський литературный сепаратизм).
Мы видим, таким образом, среди известной партии галицко-русской интеллигенции стремление не только создать особый ученый и литературный язык, приспособленный для передачи научного мышления, но и доказать его полную отдельность от созданного уже общерусского языка. Среди ученых этого толка, одним из самых ярых представителей которого является составительновейших грамматик известный филолог Смаль-Стоцкий, возникает даже совершенно нелепое с научной точки зрения стремление доказать исконную самостоятельность малорусского языка рядом с великорусским и другими славянскими. Между тем правильная точка зрения, доказанная нами выше, может быть одна: малорусский и великорусский языки - два родных брата, дети языка древнерусского до половины ХІІ века, и каждый из них может быть сравниваем с другими славянскими не самостоятельно, а лишь при посредстве возведения к языку прарусскому, который в главных чертах сохранился еще в древнерусском языке до ХІІ века.
Доказав единство русского языка в его наречиях, мы должны сказать несколько слов и о том русском языке, который изучается в русских школах и который называется общерусским. Именно его нередко представители украинской самостоятельности умышленно или неумышленно смешивают с языком великорусским, что глубоко неверно. Если внимательно изучать русские говоры, то мы найдем иногда в народном великорусском языке больше совпадения с народным же малорусским, чем с русским литературным или общерусским. Лишь господствующее произношение этого последнего языка, обусловленное последней стадией его развития на почве средневеликорусской, приняло преимущественно великорусский характер; но из этого не следует, что все особенности средневеликорусской народной речи тождественны с особенностями общерусского языка. Чтобы убедиться в этом различии, стоит сравнить с общерусской речью те образцы говоров Московской губернии, которые помещены в Хрестоматии по великорусской диалектологии - Дурново и Укшакова (М., 1910. С. 124, 125 и след.).
С точки зрения общерусского языка новейшей формации всякий местный говор является - неправильным -, - нечистым -, хотя бы он носил замечательные следы древности и передавал точнее древнерусские традиции, чем нормированный, общерусский язык. Этот последний обязан своим образованием не одному какому-нибудь наречию, а создан усилиями культурных деятелей из области разных наречий в разные эпохи русской истории. Он создавался путем невольных соглашений и уступок при живых сношениях между собой верхних слоев древнерусского общества, выросших в разных местностях, среди различной диалектической обстановки, причем сильное влияние на этот общий язык оказал язык древнерусской письменности - древнеславянский, по своему происхождению живой язык южномакедонских славян ІХ века, принадлежавших к той славянской ветви, которая ныне называется болгарской. Благодаря переводу Священного Писания на этот язык славянскими апостолами Константином и Мефодием он стал церковным и литературным языком у всех славян греко-восточного вероисповедания, а частью и у славян-католиков, получивших в 1248 году буллой папы Иннокентия ІV разрешение на употребление славянских богослужебных книг, написанных глаголической азбукой. Как выше упомянуто, этот общеславянский литературный язык читался русскими грамотниками согласно с их собственным в соответствующих словах живым произношением, а потому мы находим изредка уже в древнейших памятниках ХІ века (каково Остромирово Евангелие 1056 - 1057 гг.), чаще с конца ХІ и в памятниках ХІІ века, замену букв, непонятных для русского переписчика, буквами, соответствующими звукам русского языка (постепенно исчезала буква юс большой и заменялась буквой оу, у, а буква юс малый получила значение звука а после смягченного согласного: буква ђ иногда заменялась буквами е или и, а вместо е в известных случаях, особенно памятники южнорусские, стали употреблять ђ). Так образовалась в XI - XII веках русская редакция церковнославянского языка. Этот язык был литературным органом на Руси. На нем писали все серьезные духовные и светские произведения: поучения, жития святых, летописи, причем в последних лишь при описании событий народной жизни невольно проникала живая русская речь в значительной степени , но и она постоянно чередовала формы русские с южнославянскими, что и свидетельствует о том, что и разговорная речь грамотного населения усваивала церковнославянизмы. Заметим, что ныне фиксированный в печатных синодальных изданиях церковнославянский текст, являющийся общим для всех славянских Церквей восточного исповедания, нетождествен с древнерусской редакцией, которая с ХIV века испытала очень много влияний и исправлений: с конца XIV века усилидось южнославянское влияние на русскую письменность, и русские книги получили новые южнославянизмы, еще более чуждые живому русскому языку, чем древние; а в XVII веке было радикальное исправление церковных книг в Москве, причем, с одной стороны, были закреплены кое-какие словарные сербизмы (пђтель, коснђти), с другой - восстановлены некоторые особенности древнейших текстов.
Параллельно с историей русского церковного текста шла история живого русского языка. Появлялись произведения на народном языке в XVI - XVII веках в Литовской и Московской Руси (Евангелие Тяпинского, Домострой, Библия Скорины и др.). Но русский язык образованных классов разных городов рано мог получать однообразный характер, соединяя с общеруссими чертами и некоторые заимствованные из письменности церковнославянизмы. Такой общий разговорный язык уже в древнее время (XI - XII века) мог существовать в матери городов русских древнем Киеве, где была постоянная смена княжеских дружинников благодаря удельно-вечевому строю и наследованию не по прямой линии. Из древнего Киева этот язык, в котором сглаживались диалектические различия и выступали лишь общие всем говорам русские особенности, переносился в область Суздальскую, во Владимир-на-Клязьме и далее в Москву. Конечно, после разделения руссих земель на Московскую и Литовскую Русь, а в особенности с падением удельного строя, содействовавшего частым переселениям, язык Московской Руси все более отдалялся от языка Руси Литовской, которая после соединения с Польшей начала воспринимать и полонизмы. Но влияние южнорусских деятелей на Москву, на ее письменность, а через посредство письменности и на живой язык высших классов Москвы не прекращалось в XVI веке, особенно же усилилось в XVII столетии, когда целый ряд киевских ученых приносили свои произведения в Москву. Эти ученые и литераторы южнорусские (Мелетий Смотрицкий, Стефан Яворский, Дмитрий Ростовский и другие) в XVII - XVIII столетиях несомненно, содействовали притоку южнорусизмов (малорусизмов) в русскую литературную и общерусскую речь на севере. С другой стороны,литературный русский язык, воспитавшийся на церковнославянской основе, постепенно воспринимает все больше народных русских элементов разных местностей, что особенно усилилось после деятельности Ломоносова, вносившего много северновеликорусских народных слов и оборотов.
После Ломоносова, освятившего своим рассуждением о стилях доступ народного языка в литературу, последний входит в нее уже в качестве господствующей стихии в произведениях И.А. Крылова, А.С. Пушкина, А.С. Грибоедова и еще более - писателей второй половины XIX века. Важно указать, что, кроме великорусской речи, в литературу и общерусский язык продолжает проникать и малорусская в произведениях Гнедича, Гоголя, Кохановской, Данилевского и многих других. Народный воронежский поэт Кольцов, кроме внесения народной южновеликорусской стихии, имеет кое-что и малорусское. Таким образом, русский литературный язык никоим образом не может считаться исключительно великорусским; не может считаться вполне великорусским и общерусский разговорный язык. Ясно, что русский литературный язык есть общерусское достояние.